Совсем не то, о чём вы могли подумать.

Редкий разговор об авангардном дизайне рубежа 60-х — 70-х годов обходится без упоминания Visiona 2 — инсталляции Вернера Пантона на Кёльнской мебельной выставке 1970 года. Visiona — название прогулочного корабля, принадлежавшего фирме Bayer; где каждый год помещения получали новый облик. Из этих временных интерьеров особенно известен тот, что Вернен Пантон сделал в 1970 году. Он третий по счёту, но по традиции его называют Visiona 2.

Там было много комнат с фантастической обстановкой, но особенно известна одна — синтетическая пещера, где нет ни пола, ни стен, ни потолка, а есть лишь единая бесформенная оболочка (разноцветная и светящаяся), выступы которой служат опорами для тела.

Эта оболочка составлена из больших модулей, чьи боковые стенки — плоские и параллельные, а контур очерчен произвольной линией. Подобную форму имеют другие предметы Пантона, спроектированные в 1969 году (то есть тогда же, когда он работал над интерьером «Визионы») — Living Tower, которую производит сейчас Vitra, и система Welle, которую производит VerPan. У всех этих предметов боковые стенки — из фанеры, скрытой под обивкой (потому они и плоские).

Тогда же, в конце 60-х, тосканская фирма Poltronova начала выпускать диван Superonda, спроектированное флорентийской студией Archizoom Associati. Он устроен похожим образом: плоская и толстая прямоугольная пластина, которую пересекает волнистая линия, проведённая как будто свободным движением руки. Ранний прототип этого дивана выставлялся в 1966 году в Пистойе на знаменитой выставке Superarchitettura, с которой принято начинать историю итальянского радикального дизайна.

Однако, и Archizoom — не изобретатели этого приёма. И их, и Вернера Пантона мебель чрезвычайно похожа на стулья, изготовленные в Нью-Йорке в 1942 году для галереи Пегги Гуггенхайм “Art of This Century”. Их спроектировал (как и весь интерьер галереи) Фредерик Кислер, авангардный театральный декоратор и проектировщик интерьеров. Галерея “Art of This Century” знаменита и своей коллекцией, и тем, как она была выставлена: это шедевр интерьерного искусства Кислера. Некоторые стулья (за неимением лучшего слова назовём их так) из этой галереи хранятся сейчас в коллекции МОМА.

Описывая свои стулья, Кислер говорил, что их контур не имеет начала и конца, что он колеблется как волна. То есть предмет в сознании автора вызывал буквально те же ассоциации, что и диван Superonda, созданный четверть века спустя, у своих авторов (“onda” по-итальянски «волна»).

Стулья Кислера, кроме того, иногда называют сюрреалистскими, и недаром: своим волнистым контуром он напоминает опыты «автоматического рисования» сюрреалиста Жана (или Ханса) Арпа. Сходство будет ещё очевидней, если вспомнить, что своим «пятнам» Арп любил придавать толщину.

Гибкие поверхности стульев Кислера сделаны из гнутой фанеры. Эта технология переживала расцвет в 30-е годы. Если взглянуть на кресла и шезлонги из гнутой фанеры, которые проектировали Алвар Аалто и Марсель Брёйер, мы увидим, что основная их часть, та, к которой прикасается тело сидящего — змеящаяся лента, чья ширина не меняется, словно она ограничена с двух сторон невидимыми параллельными плоскостями.

Почему так получается, легко понять, взглянув на процесс производства этой мебели. Шпон склеивают в фанерный лист, сжав его между губками массивного пресса, которые в соединённом виде выглядят как прямоугольный «брикет», рассечённый надвое тонким слоем материала. Диван Superonda мало напоминает мебель 30-х годов, зато похож на оборудование, с помощью которого она делалась (и делается до сих пор).

Толщина «брикета» соотнесена с шириной человеческого тела. И у стульев Кислера, и у диванов Archizoom и Пантона толщина примерно та же: ведь на срезе слэба (простите мне невольный англицизм) предполагается лежать и сидеть.

В тех же рамках (простите ещё раз за невольный каламбур) проводили своё исследование Conteriore umano n.1 (1968) дизайнер Ико Паризи и скульптор Франческо Сомиани, прорезая в толще той же примерной ширины, что и человеческое тело, отверстия, как бы оставленные телом в разных позах.

Из этих наблюдений можно сделать один вывод: не так уж велика разница между постмодернистским дизайном и модернистским. Да и есть ли она? Мне кажется, что радикальные дизайнеры 60-х и 70-х годов не против модернизма были, а против окостеневших стандартов «хорошего вкуса», против готовых рецептов счастья, и стремились вернуться к тем временам, когда авангардное искусство (и дизайн в том числе) всё было сомнением, протестом, экспериментом. В истории искусства никто не противопоставляет ранний авангард «совриску» второй половины XX века, их приеемственность очевидна, а в истории дизайна принято отделять модернизм от постмодернизма брандмауэром радикального движения. Не надо так.

Артём Дежурко