Краткая история гнутой фанеры

«Гнутая фанера» — калька с английского «bent plywood». По-русски правильней говорить «гнутоклееная мебель» или «мебель из деталей, выклеенных из шпона». Это трудно выговорить (поэтому я предпочитаю кальку с английского), но суть технологии отражает точнее: делая мебель из «гнутой фанеры», на самом деле фанеру не гнут. Сгибают стопку листов шпона, смазанных клеем. Они становятся фанерой уже в согнутом виде. Форма детали первична по отношению к материалу, из которого она сделана.

Все знают мебель из гнутой фанеры, которую проектировал в 30-е годы Алвар Аалто. Он показывал её на многих международных выставках, экспортировал в разные страны, и слава архитектора (а также, конечно, достоинства спроектированной им мебели) обеспечили этой технологии огромную популярность. 30-е годы в истории дизайна — десятилетие гнутой фанеры.

Некоторые считают, что Алвар Аалто сам и изобрёл эту технологию. Это не так. К тому времени она существовала уже сто лет. Её изобретатель — Михаэль Тонет. Он разработал её между 1836 и 1840 годом, когда ещё жил в Пруссии, в своём родном городе Боппарде, и неудачно пытался запатентовать в 1840 году. Технология отличалась от нынешней: детали мебели из пластин шпона, сложенных стопкой и согнутых, он вываривал в клее. В 1842 году Тонет получил австрийский патент на любые эксперименты с гнутой древесиной, переселился в Вену и после долгих лет исследований, в 1856 году, научился гнуть древесные прутья, что и принесло ему мировую славу (аодробней эта история описана здесь). Самые ранние, так называемые «боппардовские» стулья Тонета — это стулья с каркасом из гнутой фанеры.

Во второй половине XIX и начале XX века венские мебельные мастерские — сначала братьев Тонет, сыновей Михаэля, а затем и их конкурентов — делают мебель с каркасом, как правило, из гнутых прутьев. Но и более раннюю технологию они не забывали. Из гнутой фанеры, иногда перфорированной для большей гибкости, у многих моделей венских стульев (и далеко не только венских) сделаны сиденья и спинки. Между прочим, часто эта технология используется в мебели знаменитого Йозефа Хофмана, звезды австрийского дизайна.

Одно дело — отдельные детали мебели, изготовленные из гнутой фанеры. И совсем другое — сиденье и спинка из одного фанерного листа. Как рассказывает историк мебели Павел Ульянов, эту конструкцию придумали мастера американской фирмы Gardner & Co и в 1878 году запатентовали её в Нью-Йорке. Gardner & Co выпускали изогнутые фанерные пластины, тонкие, обильно перфорированные и благодаря этому достаточно гибкие, чтобы можно было монтировать их, сгибая или растягивая, на стулья разной формы. Предназначались они сначала для того, чтобы ремонтировать старые стулья, заменяя фанерной пластиной изношенные сиденья и спинки; но фирма бысто разработала много собственных моделей. 

Несколько лет спустя технологию купила у Gardner & Co эстонская фирма Luterma. Она была основана в Ревеле в 1883 году и к началу XX века была уже крупным предприятием, участвующим в международных художественно-промышленных выставках Северной Европы, с торговыми представительствами в нескольких европейских странах. Luterma счастливо пережила распад империи и в период между мировыми войнами продолжала развивать и сеть представительств в Западной Европе. Мебель Luterma — это, чаще всего, вариации «венского стула» (с австрийцами они, судя по всему, тоже заключали лицензионные соглашения), но они продолжали выпускать и так называемые «американские» стулья и скамьи с фанерным сиденьем, переходящим в спинку. Между прочим, из гнутой фанеры фабрика делала не только мебель, но и небольшие предметы: шляпные коробки, пеналы. О них писала Анна Уайт в блоге музея Виктории и Альберта. Эти ( и многие другие) сведения сотрудники музея собрали при подготовке выставки  Plywood: Material of the Modern World, которая шла там в 2017 году и по материалам которой потом выпустили книгу.

Связь между «Лютермой» и Алваром Аалто — не тайна за семью печатями. В каталоге его персональной выставки в MoMA 1984 г. со ссылкой на книгу Пола Дэвида Пирсона Alvar Aalto and the International Style (1978) сообщается, что Аалто вскоре после получения диплома посещал таллинскую фабрику. Его стул модели 51, разработанный для санатория в Паймио, формой сиденья повторяет одну из моделей Luterma.

Торговое представительство Luterma в Великобритании, основанное в 1908 году, называлось Venesta («эстонская фанера»). Со временем, кажется, у Venesta появилось и собственное производство в Англии. Сотрудник этой фирмы Джек Притчард а 1931 году, не покидая её, начал развивать собственную мебельную марку, Isokon. С ней во время своего недолгого пребывания в Англии сотрудничал Марсель Брёйер. 

На многих предметах Isokon можно найти штамп: Made in Estonia. На некоторых стоит этикетка Venesta. Известно, что у у первых партий шезлонга Брёйера, самой известной модели, которую он разработал для Isokon, в Англии делали только ножки, а пластину, которая служит опорой для тела, — в Эстонии. Характер сотрудничества между Isokon, Venesta и Luterma мне до конца не понятен, но не вызывает сомнений, что фирма Isokon критически зависела от поставок из Эстонии: она закрылась в 1939 году, когда в эту страну вошли советские войска.

Впрочем, для англичан всё закончилось хорошо. Притчард вновь открыл фирму Isokon в 1963 году, и она существует до сих пор (вот её история). Venesta тоже существует, но уже не имеет отношения ни к Эстонии, ни к фанере: сейчас это английская марка сантехники.

Алвар Аалто был не единственным дизайнером-модернистом, на рубеже десятилетий обратившем внимание на гнутую фанеру. В мастерских Баухауза Дессау с ней работал Йозеф Альберс. Она встречается в некоторых моделях Марта Стама. Швед Бруно Матссон сделал свой первый стул с каркасом из ламинированной древесины в 1931 году. В 1927-м, до Аалто, Геррит Ритвельд спроектировал для Metz & Co. несколько вариантов стула с каркасом из гнутых трубок и непрерывной фанерной лентой спинки и сиденья. Наизвестно, интересовался ли он технологиями Luterma.

То, что разные дизайнеры независимо друг от друга именно в это время начали работать с гнутой фанерой, закономерно. Тогда стремительно развивалась новая технология изготовления мебели из металла, а гнутая фанера — лучшее дополнение к гнутым трубкам. Мебель с металлическим каркасом имеет одно неудобное свойство: у многих моделей (и в первую очередь у знаменитых консольных стульев) каркас не жёсткий. Если сиденье у него мягкое, из натянутых ремней, под тяжестью тела боковые стороны стула, пружиня, сближаются. Чтобы этого избежать, в стул приходится вставлять распорки. А если сиденье фанерное — не приходится. Оно само по себе распорка. 

Геррит Ритвельд, кстати, в том же 1927 году, когда Metz выпустил его стулья с фанерными сиденьями, попытался сделать стул из единого сложно раскроенного куска фанеры. Опыт был неудачный. Единственный экземпляр этой модели, известной как стул Birza, хранится в Стеделик-музеуме. Тем не менее, Ритвельд, похоже, первый, кто попробовал сделать предмет мебели целиком из фанеры. Его метод «кройки и шитья» предвосхитил подход к фанере Джерарда Саммерса и Хана Пика.

Технологии 30-х годов позволяли делать из фанеры изогнутые детали, но не выпуклые — то есть, говоря языком геометрии, придавать ей одинарную кривизну, но не двойную (одинарную кривизну имеет поверхность цилиндра, двойную — поверхность шара). В фанерной мебели 30-х годов очень заметно это ограничение: вся она состоит как бы из затвердевших вьющихся лент. 

Фанеру (точнее, листы шпона, которым ещё предстоит стать склеенными) можно штамповать, растягивая в двух направлениях. Но это сложно. Надо иначе готовить материал, подбирать другой клей, тщательней разрабатывать геометрию деталей, так, чтобы шпон не подвергся непосильным нагрузкам. Научились этому только в 40-е годы (хотя первые эксперименты были и раньше). И тогда-то технология пережила второе рождение. Из фанеры стали делать, например, фюзеляжи самолётов. Появилось новое поколение фанерных стульев и кресел с более сложной геометрией поверхностей, чем в 30-е, лучше приспособленных для контакта с человеческим телом, «ортопедических», так сказать. Но это история с собственным сюжетом, и она заслуживает отдельного рассказа.

Артём Дежурко