Сергей Хачатуров - арт-критик, теоретик, куратор, историк искусства, кандидат искусствоведения, доцент кафедры истории русского искусства исторического факультета МГУ, преподаватель Московской школы фотографии и мультимедиа имени Александра Родченко.

Первое знакомство с творчеством Игоря Скалецкого может озадачить. Будто пришел ты в музей искусства модернизма, от символистов до поп-артистов, а какой-то тролль сорвал все полотна и запихнул их в стиральную машинку. Раскрутил там на центрифуге и невыжатыми вытащил. Словно цветной жгут, влажный, бесформенный. Вот вам, смотрите! И Рой Лихтенштейн потек лужами Климта, а коллажи Тома Вессельмана впечатались в композиции Мориса Дени… Оторопь сменяется, однако, азартным интересом. Что не так? Почему, несмотря на вопиющее преступление против красоты музея, работы Скалецкого гипнотизируют и соблазняют. А к созерцанию этого палимпсеста хочется возвращаться снова и снова. Важно проверить себя, может, самому зрителю оптику пора менять?

Думаю, Игорь Скалецкий один из самых последовательных сегодня художников-интервентов в благостный и сонный мир истеблишмент-арт. Он ведет себя как трикстер, задирая, провоцируя, совмещая несовместимое. Миссия его – простирнуть в стиральной времени машинке заскорузлое в своем самоуверенном тщеславии наше догматичное мнение о том, что хорошо, что плохо. Прочистить оптику на сей момент.

В его шапито картин-трикстеров ключевым методом разных визуальных чудес выступает коллаж. Коллаж любимый и надежный друг художника Скалецкого. Он обращается к нему уже давно и получает всегда точные решения. Стоит вспомнить фотоколлажи презентационных изданий и журналов, в которых опусы Скалецкого являются лучшими подчас материалами. Аналоговый способ монтажа фотографий помогает Игорю создавать интригующие диорамы-паззлы. В этом он наследует британским поп-артистам, преждевсего, Ричарду Гамильтону. Именно Гамильтон в 1956 году создал первый прецедент «шапито трикстеров», коллаж с жесткой сатирой на общество потребления, «Что делает наши дома такими разными, такими привлекательными?» Как и у Гамильтона, у Скалецкого разные атрибуты и объекты врезаются друг в друга, вспарывая правильный строй пространственных связей. Они не только развлекают. Они ранят, дразнят, беспокоят. Из ныне живущих собеседников фотографического коллажного метода можно вспомнить художницу направления postdigital, постинтернет искусства Санду Андерлон. Она создает гигантские аппликации наподобие фресковых коллажных циклов. Пантомима сегодняшней жизни с ее гротеском и абсурдом разыгрывается в них во всей своей неукротимой мощи. Очень зыбка грань виртуальной фантасмагории и реального повседневного конвейера бесконечно множащихся, продающих себя образов-симулякров. Игорь Скалецкий столь же сложен и щедр, что и постдигитальные художники Запада, но обладает одним несомненным индивидуальным качеством: отменным чувством юмора.

Это качество он использует в своих сравнительно новых работах, что сделаны в традиционной технике (холст, масло) и представляют раскрученный на центрифуге музей модернизма. Коллажный метод встраивания, врезания друг в друга фрагментов, выполненных в разных, взаимоисключающих часто стилях, конечно, ассоциируется с успешными художниками Лейпцигской школы, прежде всего, с Нео Раухом. Как и Раух, Скалецкий получил классическое академическое образование и потому совершать интервенцию, вылазки трикстера в картину может во всеоружии отменного чувства формы. Благодаря коллажированию живописи романтизма и бидермайера с абстракцией и сюрреализмом Нео Раух создает ситуацию картины-улики, в которой много свидетельств о случившемся драматическом, трагическом событии, но ключа прочтения нет. Такой метод сближает живопись Рауха с самым молодым агрегаторным искусством художников – зумеров. Из россиян можно вспомнить Павла Польщикова, Славу Нестерова, Анну Таганцеву. Они размещают улики, криптограммы. Собирают коллажи, свидетельства разных ремесленных практик и инсталлируют какое-то загадочное событие, ситуацию, в которой сам зритель должен быть Шерлоком Холмсом, детективом-следователем.

Игорь Скалецкий будто бы вышучивает и зверскую серьезность модернистской традиции (от символизма к модерну и авангарду), и заумное искусство интермедиальных агрегаторов, и самого Нео Рауха. Эпос у него становится обэриутским стихом абсурда, а детектив оборачивается юмореской. Колористическая изобретательность совмещается с пародией на канон символистской репрезентации. Мемы поп-арта, веб-панковского дизайна передразнивают друг друга. Сам образ часто становится коверным на сцене цирка разноцветных огней. Не спроста любимый у меня образ Скалецкого – шагающий в сверкающих шароварах оплазмированный человечек клоунского вида.

Вдруг неожиданно среди это веселой круговерти остро прожигает чувство пронзительной меланхолии. Скалецкий не скрывает, что мир его хрупок, иллюзорен, уязвим. Эти пляшущие на занавесе гибриды игры воображения мимолетны, словно мираж. В такой пронзительной интонации Игорь Скалецкий внезапно схож с другим уникальным мастером коллажной картины, Питером Дойгом.